Моя летняя практика проходила на полуострове Левин Наволок на Белом море.
На Белое море я поехала в составе спортивной экспедиции. Всего нас было семнадцать человек: четыре ребёнка в возрасте до одиннадцати лет, четыре подростка (до восемнадцати лет), остальные взрослые. Меня взяли в качестве "няни", но этот факт никак не должен был повлиять на распорядок дня: с утра до вечера все члены экспедиции должны были ходить на тренировки.
Кроме всего прочего, была у меня и другая, "личная" задача: сбор материалов (впечатлений и наблюдений), которые могут пригодиться для написания сценариев.
Чтобы не запутаться, разделю свои наблюдения на главы.
"Тангун" и другие
Эту экспедицию устроила группа "Тангун": наши соотечественники, которые увлекаются восточной культурой и боевыми искусствами, называют себя "корейским экстремальным цирком", выступают на различных площадках, от Домов Культуры до ночных клубов.
В составе группы "Тангун" пять участников. На представлениях они ходят по горящим лампочкам, по стеклу, устраивают "фаэр-шоу", лежат на мечах, разбивают на груди плиты, танцуют боевые танцы с веером, с мечом, с палками, пикой, делают акробатические трюки. Каждый их номер зрелищен и рискован: можно получить серьёзную травму.
Таким образом, в жизни группы есть выступления, есть тренировки, на которые ходят все желающие, и есть летние семинары, когда все, имеющие отношение к группе, выезжают в малолюдную местность, где снимают дом и день за днём занимаются. В этом году "главной темой" семинара было изучение боевого танца с веером.
Восточные боевые танцы
"Легенда" этого танца такова. Во дворец императора запрещалось проносить оружие, и поэтому в одной из провинций (или монастырей) кому-то пришла в голову мысль заточить железные планки, к которым крепится шёлк веера. Этим веером можно было наносить и колющие, и режущие удары. Говорят, что движения танца повторяют написание какого-то иероглифа.
В Россию этот танец привёз корейский мастер боевых искусств. Он время от времени проводит в Москве семинары.
Отношение к этому танцу неоднозначное. Кто-то говорит, что не было такого танца, что его придумали сейчас, чтобы поддерживать в народе интерес к Востоку.
Кореец учил и другим танцам и боевым техникам. Например, танцу с мечом Дао (этому танцу мы тоже учились на Белом море). Меч Дао – это широкий, похожий на саблю меч, которым в своё время орудовали мясники (не благородные самураи, у которых были прямые мечи). То есть мечом Дао пользовалось низшее сословие, хотя это не влияет ни на красоту танца, ни на его "эффективность" в боевом плане. Движения танца тоже повторяют написание одного иероглифа. Этот танец очень древний, широко известный и признанный (по сравнению с веером).
У нас сейчас очень большой интерес к Востоку. К литературе, религиям, боевому искусству, кухне, к предметам быта и "аксессуарам", которые продаются в "Путях к себе". Кроме того, есть мода на "Мак-Дональд'сы", мода на Коран и арабский язык, и на многое другое. При всём желании, мы не сможем по-настоящему проникнуть в чужую культуру, скорее она проникнет в нас – через поверхностное, декоративное, к более глубинным пластам. Я думала об этом, когда ехала на Белое море.
Дорога
Мы пришли на место встречи на вокзале и увидели огромную кучу рюкзаков, сумок и коробок: личные вещи участников семинара, еда, посуда на две недели и – маты, коробки с веерами, пиками, палками… Каким образом удалось нам это загрузить в поезд – никто так и не понял.
У каждого ребёнка был рюкзак, раза в два больше и тяжелее любого из рюкзаков взрослых. Родители собрали детям в поезд несколько пакетов с лакомствами. По всему было заметно, что родители очень рады предстоящим двухнедельным каникулам без детей. Но при этом родителей мучила совесть, и мучили опасения, поэтому они беспокойно перекладывали вещи, высказывали советы, запреты, брали с детей обещания и рассказывали, что в каком рюкзаке лежит.
В поезде я познакомилась с детьми: Паша (десять лет), Ваня (одиннадцать) и два брата Вася (семь) и Саша (одиннадцать). Мальчишкам достались нижние места на боковых полках. Мне досталась верхняя боковая полка над одним из мальчишек. На другой верхней полке – Илья, который должен был в случае чего помогать с детьми, а на других полках нашего детского сада – вещи. Остальные – взрослые и подростки – были от нас далеко.
Паша ни разу не расставался с мамой более чем на два дня, и ни разу не ездил никуда, кроме дачи. Он сидел на боковом сидении за столом, время от времени зевал, потому что было уже полпервого ночи, смотрел в окно, и всё ему нравилось. Вдруг он спросил у мамы, которая уже собиралась покинуть вагон:
- А где я буду спать?
- Здесь.
- Как это здесь?! Вот где сижу?
- Да, да.
- То есть как это?! – и он заскандалил, заревел и затопал ногами. – Это несправедливо! Несправедливо!!! Я что, по-вашему, сидя, что ли, буду спать?!!
Потребовалось минут десять, чтобы его успокоить и объяснить, что к чему. Его успокаивали все родители, наперебой, и это только усиливало путаницу. Я подумала, что Паша – самый капризный из всех детей, и ошиблась. Просто у каждого были свои фокусы и капризы. И у детей, и у взрослых.
Мне казалось, что я еду на Белое море прежде всего, чтобы побыть наедине с самой собой, и это были очень глупые мечты. В первый день в поезде мне это вполне удалось, потому что я никого почти из нашей группы не знала, и никто меня не трогал. Я знала Катю, которая и организовала семинар, знала Норку, нашего главного мастера, и знала Илью, который меня со всеми и познакомил.
Я не представляла, как смотреть за детьми. Надеялась я на Катю, которая вырастила уже дочь (восьмой класс, Лиза, она тоже ехала с нами). Прежде всего, я подошла к детям и сказала: "если что-то будет нужно, сразу обращайтесь ко мне". И подумала, что так оно и будет. Мне и в голову не пришло, что дети могут поступить иначе. Дети мирно грызли сухари, шоколад и печенье из пакетов, которые им собрали родители, листали комиксы. Ванечка доводил всех какой-то бессмысленной песенкой.
Оказывается, Ванечка и раньше ездил на семинары, но был самым младшим, поэтому всеми способами привлекал к себе внимание. Тем не менее, он за время семинара не потерял ни одной вещи и вообще знал, что такое походная жизнь, поэтому в бытовом плане был "подкован".
Я смотрела в окно, читала и пыталась вести дневник.
Мы время от времени пили кофе, пили чай, ели растворимую лапшу. Дети от еды отказывались.
Скоро Сашу вырвало. И это был первый урок. Мы, наконец, додумались отобрать у детей все их лакомства. А дети поняли, что надо делать "нычки", потому что детям сказали:
- Теперь всё будет общим.
Через некоторое время ко мне подошёл Паша и сказал:
- Достаньте мой рюкзак с верхней полки. Просто у меня там мои "Сникерсы".
Катя после этого перетрясла все рюкзаки всех детей и изъяла все "опасные" вещи. Мне бы и в голову не пришло рыться в их рюкзаках, изучить содержимое этих рюкзаков, и помнить, в чьём рюкзаке что, и где, и зачем, и когда понадобится. То есть о носках я думала. Почему-то меня больше всего беспокоили их носки. Ещё я думала, что единственный "не очень самостоятельный" мальчик – это Вася, которому только семь лет, а остальные - самостоятельные личности, которым может не понравиться, что кто-то роется в их рюкзаках. Выяснилось, что всё это бред.
У Васи и Саши были одинаковые вещи. Мне эти вещи различить было сложно, но Саша, как старший брат, умел это делать и наотрез отказывался одевать Васькино. Например, такая задача: Саша (одиннадцать лет), на которого надо надеть чистую футболку. Решение: Оторвать Сашу от комиксов, от карт или от дикой игры в "Последнего героя" (о ней позже). Привести Сашу за руку к его рюкзаку. Найти Сашину футболку. Потом найти Васину футболку. Потом сравнить эти две футболки и заставить Сашу надеть свою.
Можно, конечно, поступить проще: сделать зверски сердитый вид и сказать Саше: "Иди и переоденься". Но чтобы Саша послушался, сказать это должна Катя.
Мужская половина экспедиции применяла другой метод: армейский. Чуть что – десять отжиманий. Беда в том, что детям нравилось отжиматься, потому что это была игра, а отжавшись, можно было продолжать в том же духе.
…Мы ехали, ехали, мелькали деревья; всё чаще сквозь них просвечивали зеркальные глади (Карельские реки, озёра, и само Белое море). В нашем вагоне были одни туристы: мы и байдарочники, которые ехали группами от трёх человек и до бесконечности. Байдарочники вели разговоры о том, кто и где и когда и как сплавлялся, что было, что будет.
Во время путешествия у меня создалось впечатление, что по этим местам недавно прошла война. Запустение, развалины, безлюдье, платформы с углём. Дикая живописная местность. На станции Чупа, где мы высадились из поезда, мы видели огромный деревянный барак, основательно съехавший набок, барак с евроокнами.
На станции "Медвежья гора" все достали мобильники и начали дружно звонить: дальше мобильная связь прерывалась.
На остановках наш "мастер" Норка и другие из группы "Тангун" устраивали показательные представления. Ходили на руках, прыгали сальто, дрались на палках. Одни пассажиры были рады этому развлечению, другие (бывалые байдарочники), смотрели недоброжелательно.
Среди "подростков" числились: Лиза, Дима и Лёша. Прошёл слух, что у Димы водка. И Катя должна была эту водку, понятное дело, отобрать. Но в итоге водки не оказалось, Дима и Лёша решили просто "повеселить" Катю и взрослых. Дети развлекались одними способами, подростки другими.
Солнце зависло над горизонтом. Никто не ложился спать, потому что солнце всё не заходило. В какой-то момент подошла Катя и сказала:
- Ложитесь спать. Чего ждёте? Через три часа надо будет выгружаться.
- Мы ждём, когда сядет солнце.
- Не дождётесь.
Действительно, солнце не заходило. Даже когда оно скрылось за лесом, оставался закат, так что всю ночь можно было читать; а скоро небо расцвело с другой стороны, и поезд остановился на станции Чупа на две минуты.
От Чупы мы два часа плыли на странном рыболовецком судне. Плыли по морю, хотя морского горизонта нигде не было видно: вокруг возникали всё новые и новые острова.
Подростки, дети и я сидели на вещах, на корме; взрослые по очереди переходили на нос. Никаких поручней с боков и на носу судна не было. Но детям, конечно, не сиделось на одном месте (я пыталась убедить себя, что у каждого человека, даже если это маленький человечек, есть инстинкт самосохранения, но мне не очень это помогало).
Рыболовецкое судно не было рассчитано на ту нагрузку, которую представляли мы со всеми нашими вещами. Поэтому, как только мы отплыли подальше от берега, в трюм стала заливаться вода. Наш капитан (то ли с похмелья, то ли не выспался) работал на судне один. Он запустил мотор, поставил руль так, чтобы нос судна смотрел между островами, и пошёл качать насос.
Мы сначала не поняли, что медленно тонем, что почти не продвигаемся вперёд, но ясно видели, что наше судно неуклонно приближается к берегу и вот-вот врежется в один из островов, а в рубке капитана никого нет.
В итоге первым на насос встал Сашка – сам уговорил капитана, что хочет помогать. Потом и все остальные – и дети, и взрослые – по очереди выкачивали воду из трюма. Дети ходили теперь по всему судну, по самому краю, и больше я ничего им не говорила, и никто им ничего не говорил.
Кроме всего прочего, из этого нашего морского путешествия я вынесла простую истину: если летом едешь на морскую прогулку (по северному морю), возьми с собой зимнюю одежду, шапку, шарф и варежки (я не могла этому верить в Москве, в июле).
Север
Мы приехали "на наш остров", как мы называли Левин Наволок. Хотя на самом-то деле это полуостров, длинная узкая полоска земли, окружённая островами. По воде добираться сюда на моторке чуть больше часа, а по земле – от Чупы – несколько часов.
Дом, в котором мы жили, построен для рыбаков, на случай непогоды. Дом принадлежит рыбзаводу, но, так как в это время года дом рыбакам не нужен, директор сдаёт его различным экспедициям, а деньги за аренду берёт себе.
Все здесь браконьерничают. К каждому рыболовецкому судну привязывают по две лодки. В эти лодки складывают запретный улов из сетей. Если на судне замечают, что едет рыбнадзор, обрубают канаты и оставляют лодки. Говорят рыбнадзору, что лодки не их. Довольный рыбнадзор привязывает лодки в караван и удаляется. Платить штрафы дороже, чем просто отдать рыбнадзору свой улов.
Местные мужики либо пьют спирт, либо сидят в тюрьме. Чередуют, и одно вытекает из другого. Наш сторож Юра сидел несколько раз, и всё, по его словам, незаслуженно. Теперь в тюрьме его брат, и тоже незаслуженно. Юра напомнил мне главного бандита из фильма Германа "Мой друг Иван Лапшин" (того, кто канючил "Не бейте, дяденька", подходил как-то боком всё ближе, а потом ударил ножом). Временами мне было страшно поворачиваться к Юре спиной, казалось, он этого только и ждёт, чтобы чем-нибудь ударить, хотя это было несправедливо: Юра с нами вёл себя очень даже дружелюбно.
Юра рассказал нам, как правильно ловить рыбу. Берёшь леску, привязываешь крючок. Выходишь на лодке к отмели, где живёт морской заяц (он как тюлень, только больше и съедобен, поэтому занесён в Красную Книгу). Выходить надо "в пол-отлива" или "в полприлива". Бросаешь якорь и ловишь – намотав леску на палец.
Юра показал, как копать морского червя. Где лучше собирать мидии и морскую капусту. По словам Юры, местные эту дрянь не едят, мидиями кормят свиней. (Я не очень представляю, как они это делают, ведь вряд ли свиньи будут проглатывать мидии прямо с острыми створками.) Морская капуста, в крайнем случае, сойдёт под закусь; как-то байдарочники угостили его салатом из морской капуты, но всё-таки – дрянь. Тем не менее, с нами Юра ел с большим удовольствием и мидии, и капусту.
Юра раздаривал нам засушенные морские звёзды и засушенные головы страшных глубоководных рыб. Эти головы напоминают демонов из сериальных мультфильмов или фильмов ужасов и воняют. Я не стала брать ни головы, ни звёзды. Головы – противно, а звёзд жалко, тем более что мы каждый день видели мириады морских звёзд, живых, мохнатых, они лежат на листьях водорослей, как загорающие человечки. После этого засушенная и отлакированная морская звезда воспринимается трупом.
Юра делился с нами и секретами, и подарками, и – абсолютно бескорыстно. "Бери, бери, просто так даю", - и смотрит в глаза. И возникает чувство опасности, чувство, что – не просто так, что потом нам придётся отдать ему намного больше; "включается" неизвестное по опыту, но странно знакомое ощущение тюремных законов.
…Перед самым отъездом мы сидели у костра в ожидании катера: Юра, Илья и я. (У Юры тюремная привычка сидеть на корточках.) Мы о чём-то говорили, потом замолчали, потом Юра стал тихо (как будто для себя, но на самом деле для нас) и жалобно петь тюремные песни. Это были длинные баллады о "парнише", о любви и смерти, вертухаях и начальничках. В одной балладе парниша попадает в тюрьму, потому что полюбил девчурку, которая хотела красиво одеваться, и которая его недостойна, а парнишу застрелили суки-предатели при попытке побега. В другой балладе парнише на этапе отдалась девушка, у которой до него никого не было, а потом девушка ему изменила с начальничком, и парниша её убил, а теперь сидит в ожидании вышки, которая будет завтра утром, и рассказывает товарищам по камере, как дело было. Юра, видимо, хотел, чтобы мы его расспросили о тюрьме, но мы не стали этого делать.
Юра рассказывал, что порой туристы сжигают острова дотла. Что каждое лето приходится тушить какой-нибудь остров, а то и сразу несколько островов. Что как-то он с друзьями плыл тушить пожар и заметил на одном из островов костёр байдарочников. Юра с мужиками приплыл к этому костру и стал намекать, что всякие козлы не тушат костры, а острова сгорают дотла, а местные жители их тушат, так что поехали помогать. Когда байдарочники поняли, что Юра их не убьёт, и что можно дать Юре денег и он уедет, они так и поступили. Им совсем не хотелось тратить драгоценное время отпуска и силы, и тушить пожар.
На отмели неподалёку от нас жил морской заяц. Юра сказал, что в этом зайце восемь пуль.
- Откуда ты знаешь?
- Да я сам стрелял.
- Может, промахнулся?
- Нет. Как-то финны заказали мне сову на чучело, так я выстрелил ей в глаз (со скольких-то там шагов) – и попал в глаз, так что хорошее получилось чучело.
А ещё на одном из островов стоит деревянный крест, и Юра с друзьями развлекаются тем, что стреляют в него, и всё у них попадает "пулька в пульку".
Юра с удовольствием рассказывает, каких зверей и сколько он убил. Ему странно и смешно было наблюдать за нами, как мы умиляется улиткам, морскому зайцу, бакланам, белкам, мышам.
Мне говорили, что там, куда мы поедем, живут тюлени, и мы их увидим. Я представила себе голый каменистый берег, на котором лежат стаи тюленей. Они греются на солнышке. Но берега были не каменистые, а зелёные, с валунами, облепленными улитками. И никаких тюленей. Я несколько дней допекала Катю вопросом: "Где тюлени"; а на второй день, то есть на вторую ночь, мы с Ильёй и Димкой стояли на берегу, и я заметила в море какого-то ныряльщика. Это могла быть Светка (которая уже спала) или Илья (который стоял рядом со мной). Больше никто не отважился бы плавать и нырять в ледяной воде. Это был морской заяц.
Как только тюлень занырнул и пропал из нашего поля зрения, мы побежали рассказывать нашим, что видели тюленя. Они нам не поверили. Серёжа (из Израиля) прямо так и сказал, что я вру. Но на следующий день зайца увидели те, кто поехал на ночную рыбалку, и потом, день за днём, все видели зайца. Все, кроме Серёжи. Потому что он ленился и не бегал его смотреть, когда заяц приплывал в гости. Серёжа говорил:
- А я всё равно приеду и расскажу друзьям, что видел морского зайца.
- Но ты же его не видел.
- Но вы-то все видели.
В день нашего отъезда во время утренней зарядки морской заяц приплыл в нашу бухту "прощаться", и не один, а с другим (или другой) морским зайцем.
Игры
Свободного времени у нас почти не оставалось, особенно в первые дни. Но на второй или третий день после статики Норка сделал сальто и подвернул ногу. Тренировки, которые должен был жёстко проводить Норка, теперь проводили остальные, ритм был сбит, все потихоньку начали лениться. Дети придумали игру "Последний герой".
Вечером первого дня мы на "медитации" рассказывали, зачем сюда приехали, чему хотим научиться, что нам нравится, что нет.
Паша сразу честно сказал, что ему здесь нравится, но больше он никогда сюда не поедет.
- Почему? Ты скучаешь по маме?
- Да нет. Просто здесь нет электричества.
- А зачем тебе электричество?
- Нет компьютера. В игры нельзя играть. Я когда приеду домой, мне подарят новый компьютер.
Все дети – Саша, Вася, Паша и Ванечка начали играть в известную им компьютерную игру без компьютера. Они стреляли из палок, бросались камнями в огромный валун перед домом, рассказывали скороговоркой, сколько у них запасных жизней, сколько функций и так далее. При этом то и дело орали первый куплет песни "Последний герой". И это продолжалось до бесконечности.
Взрослых эта игра раздражала, взрослые учили детей другим играм, и дети играли в новую игру минут пять, но потом кто-нибудь из них кричал: "Жизнь висела на волоске!" и они опять начинали свою игру в "Последнего героя".
Тренировки
Мы просыпались утром и шли на зарядку. Потом умывались, завтракали. Иногда зарядку проводил Копалыч, и тогда мы проделывали "тыли" – "Тыль воды", "Тыль огня", земли, воды и прочие. Если тренировку проводил Норка, мы занимались "тхи-кен".
Завтрак, обед и ужин готовили дежурные: двое взрослых (или подростков) плюс один из детей. Свои тарелки каждый мыл сам.
После завтрака разучивали бой с палками, шестом, мечом Дао – кто что хочет. Потом шли в карьер заниматься веером. Занятия с веером были самыми жёсткими.
Потом был обед. Спустя час после обеда – статика. Статичные упражнения были самыми сложными и нравились всем. Ты должен лечь – лицом вверх – головой на один стул, а носками ног – на другой и лежать прямо несколько секунд. Второе упражнение – лицом вниз – опираешься на один стул ладонями, а на другой – носками ног. Были ещё "кресты", когда опираешься на три стула. Эти упражнения очень полезны для позвоночника, за несколько секунд, пока ты лежишь в правильном положении, мышцы "запоминают" это положение, и позвоночник выправляется очень быстро. Но если ты ляжешь кривовато, есть опасность остаться калекой, поэтому тебе обязательно должны помогать мастера.
Сначала мы не замечали, что после статики всех тянет бегать, прыгать, кувыркаться, делать мостик, колесо, бороться – высвобождается энергия, которую необходимо направить в мирное русло. Это происходит со всеми, кто хотя бы три секунды полежал на стульях в правильном положении. Как правило, после статики дети обязательно ссорились и дрались.
Например. Мы идём в лес, где натянут между соснами канат. Все по очереди ходят по канату. Дети собирают чернику. Черники море, но вдруг Паша и Ваня одновременно замечают кустик, и ругаются, чей он. Они начинают драться, топча все черничные кусты.
После двух детских драк мы поняли, в чём дело, и теперь по окончании статики Катя брала с собой перчатку для бокса, чтобы в случае назревающей ссоры сразу протянуть эту перчатку зачинщику: бей.
Перед ужином мы ходили по канату, натянутому между соснами и повторяли комплекс с мечом Дао или комплекс с веером.
Потом был ужин. А после ужина мы рассаживались на пол вокруг свечки и "медитировали". Это называлось медитацией, хотя на деле было зарядкой для глаз и подготовкой детей ко сну – после десятиминутного молчания и вглядывания в пламя свечи дети начинали зевать и без вопросов шли спать, а взрослые ехали на рыбалку.
Постскриптум
На Белом море мы провели в общей сложности десять дней. В какой-то момент я заметила, что каждый день со мной что-нибудь происходит впервые.
Впервые катаюсь по морю на лодке, впервые держу в руках вёсла, впервые собираю и готовлю мидий, морскую капусту, впервые еду на рыбалку, впервые вижу морского зайца. Полярный день и полярная летняя ночь, десятиметровые приливы и отливы два раза в сутки, ежедневные радуги, морские звёзды, недовыработанные карьеры кварца и мрамора. На острове то один член экспедиции, то другой начинал собирать камни, и над ним все смеялись – неужто попрёшь эту груду с собой? Кто-то собирал камни, кто-то выбрасывал, кто-то начинал собирать заново.
Перед отъездом была статика, мы лежали на стульях, и каждому на живот ставили его рюкзак и фотографировали: это был коронный номер – наглядно показано, как мы окрепли за эти десять дней.
Мы возвращались в Чупу на яхте, доехали за час, сделали серию фотографий, и за этот час погода успела измениться несколько раз: было солнце, был дождь, была гроза, было лето, была осень, была зима.
Когда мы уезжали, утешали себя тем, что если бы у нас не было конкретной цели – выучить комплекс с веером, не было бы тренировок, то мы за три дня насладились бы всеми красотами, заскучали и вернулись бы домой. Но всё-таки каждый знал, что "разреши" ему, он провёл бы здесь всё лето. Нам повезло и друг в друге: мы были друг другу интересны, передружились, никто никому не успел надоесть, и осталась какая-то недосказанность, загадка в каждом из нас.
Мы радовались, что съели всю еду, а что осталось, отдали сторожу Юре. Теперь, думали мы, будет легче, вещей меньше…
В поезде выяснилось, что рюкзаки тяжёлые потому, что каждый из нас втайне от других везёт камни.
